Время больших переживаний...
Обычная одесская квартира. Обычная одесская семья. Жена всю ночь ворочалась, не давая мужу спать и приговаривая:
- Ой, мне так плохо, так плохо...
Утром муж обнаружил ее мертвой.
- Ну, почему ты не сказала, что тебе хуже всех?
Вчерашний обстрел Одессы натворил много бед, но в сравнении, не дай Бог, с Мариуполем мы выглядим еще вполне прилично. И обратите внимание на одну деталь - наряду с супер-пупер гиперзвуковыми "Кинжалами", присланными нам врагом к обеду, на ужин прилетели просроченные еще в советские времена "субпродукты" из "сухого пайка", помнящие неправильный привкус еще дорогого Леонида Ильича. Стало быть, в закромах у врага не так уж много модных "вкусняшек", как было раньше.
Эти ублюдки таки загнали нас в глухой угол - нам не остается ничего другого, как заставить себя жить, выжить и победить.
И поверьте, Одесса и одесситы все это непременно сделают. Так было 100 лет назад, так будет и сейчас.
"Что это было? Пустое море, где зловеще проносились быстрые сторожевые суда, бессмысленный орудийный огонь с моря по окраинным огородам, погасшие маяки, взорванный у входа в порт транспорт, стеньги его мачт над водой, далекий луч прожектора рядом с мерцанием Млечного Пути и легкость во всем теле от недоедания.
Все, о чем сказано выше, стало в то время содержанием одесской жизни. Хотя по временам нам самим казалось, что реальность так густо переплелась здесь с фантастикой, что их друг от друга нельзя отделить.
Море было таким пустынным, как в те времена, когда человек не научился строить даже плоты. Можно было неделями и месяцами всматриваться с бульвара вдаль и не увидеть ничего, кроме вспышек солнца в колебании волн.
Изредка на горизонте появлялась эскадра причудливых парусных кораблей. Они надменно плыли под белыми тугими парусами, но, приблизившись, превращались в грозные снеговые горы и неожиданно швыряли в потемневшую воду молнии и раскаты грома. Море отзывалось на голоса этих туч, превращая один гром в сплетение многих гулких громов. Они сотрясали морские дали па всем направлениям.
Я пользовался всяким свободным днем, чтобы уйти из города на самые отдаленные станции Большого Фонтана.
Началась весна. Приход ее на это степное побережье был трогательнее, чем в местах, богатых растительностью. Может быть, потому, что здесь был очень виден каждый цветок, тянувшийся из-под заржавленных рельсов заброшенного трамвая, каждая трепещущая бабочка, сушившая крылья в теплых струях морского воздуха.
Этот воздух подымался равномерными и сильными вздохами из-под крутых рыжих обрывов, подымался от пляжей, заваленных после войны обломками пароходов и дубков.
А море продолжало быть таким пустынным, что мы, кажется, не удивились бы, если бы заметили на нем бронзовые носы греческих трирем или цветные паруса финикиян, хотя это и были давно исчезнувшие древние суда. Понятия древности и пустынности всегда соприкасаются. Ведь в баснословные времена трирем людей на земле было мало, и потому, конечно, были очень пустынны все ее моря и материки.
Порт был недвижим, как лагуна. Он потерял прямое назначение и превратился в садок для скумбрии и бычков, в излюбленное место престарелых рыболовов.
Молы заросли овсом (от рассыпанного зерна) и пахучей желтой ромашкой. Причальные тумбы покрылись такой слоеной ржавчиной, что на них с трудом можно было прочесть литую надпись. Она сообщала, что тумбы эти изготовлены на одесском судостроительном заводе Беллино - Фендерих".
(КОНСТАНТИН ПАУСТОВСКИЙ. ПОВЕСТЬ О ЖИЗНИ. ВРЕМЯ БОЛЬШИХ ОЖИДАНИЙ)
На отчаяние и безнадегу у нас просто нет времени. Берем себя в руки и продолжаем жить. Ради нашего города, страны... В конце концом, ради своих детей и внуков.
P.S. Во время Крымской войны одно из ядер взорвалось около памятника Дюку и повредило его постамент осколком. На месте повреждения была установлена чугунная заплатка со стилизованным пушечным ядром. Очень не хочется, чтобі рядом с ядром торчал хвостовик российской ракеты...
